И вот мы вчетвером отправились в Пайксвилл. Поехали мы с отцом, мистер Барнум и генерал — генерал Мальчик-с-пальчик: Ф.-Т. взял его с собой, потому что, несмотря на малый рост, на плечах у этого генерала была трезвая и ясная голова, а дела свои он обделывал так, что лучше некуда.
Так вот, пришлось нам сделать две пересадки — в Филадельфии и в Гаррисберге. А дальше, из Карлайла, мы ехали на лошадях, потому что Пайксвилл этот затерян где-то в горах. Ехали целый день, но мистер Барнум все стерпел без единой жалобы.
И даже в Пайксвилле — а там только и есть лавка да две улочки — Джонатан Шэнк, по-видимому, слыл нелюдимом. Добрались мы до него уже в сумерки. Он владел жалкой, захудалой фермой в долине, стиснутой меж гор. Не знаю уж, каким образом создается впечатление от новых мест, но там даже загородка имела вид мрачный и неприязненный. Земля была что надо — добрая пенсильванская земля, — но чертополох у загородки вымахал в добрых пять футов. Моя мать говаривала, что хозяина сразу по земле видать.
Мы покричали у ворот, и Джонатан Шэнк вышел к нам. Что-то в нем ужасно напоминало рыжую лисицу — кажется, рот и глаза.
— Вы будете Джонатан Шэнк? — спросил отец.
— Извольте называть меня — мистер Шэнк, — ответствовал он. Потом всмотрелся в глубь экипажа. — А вы, стало быть, Ф.-Т. Барнум?
— Я Финеас Тейлор Барнум, — отрекомендовался мистер Барнум и, по своему обыкновению, слегка напыжился.
— Гм, — промычал фермер. — На портретах вы глядитесь покрасивше. Самую малость. — Он всмотрелся пристальней. — А это, выходит дело, ваш сынок? — спросил он.
— Сынок? — переспросил Ф.-Т. — Да это же генерал Мальчик-с-пальчик, знаменитейший из лилипутов, который удостоился быть представленным многим августейшим особам Европы.
Тут генерал встал и отвесил поклон со всей присущей ему благовоспитанностью.
— Гм, — снова хмыкнул Джонатан Шэнк. — А все-таки у него нос не дорос курить сигару. Ладно, — сказал он, — можете вылезать.
— Мистер Шэнк, — сказал Ф.-Т. веско, внушительным тоном, — я получил от вас письмо относительно нового аттракциона. Ради этого я прибыл сюда из Бриджпорта, пренебрегая неудобствами пути и расходами.
— Эвона, — сказал Джонатан Шэнк и оскалил свою лисью морду. — Ну да ладно, чего уж там. Он у меня в сарае сидит.
И указал пальцем.
— А он… живой? — спросил Ф.-Т. Барнум с подобающей важностью.
— Ясное дело, живой, — отвечал Шэнк. — Нынче утром получил на завтрак печеные бобы. Смею думать, остался доволен.
— Так, — сказал Ф.-Т. Барнум, потирая руки. — Прежде чем взглянуть на него — и учтите, мистер Шэнк, меня на мякине не проведешь, — сделайте одолжение, расскажите нам… э-э… как он сюда попал.
— Просто-напросто летел через горы, да заплутался в тумане, — сказал Шэнк. — Во всяком случае, так он говорит. Вывихнул крыло, когда наскочил вон на ту здоровенную сосну. Там, в долине, воздушная яма — я сам не раз видел, как это бывало с птицами. Но крыло давно зажило и теперь целехонько.
— А он… он в самом деле ангел? — спросил генерал Мальчик-с-пальчик, вперив свой проницательный взор прямо в глаза мистеру Шэнку.
— По крайности, так он уверяет. Прозывается Уилкинс, — недовольно буркнул фермер. — Сам-то я придерживаюсь свободных взглядов, меня такими штучками не купишь. Но крылья при нем: что есть, то есть.
— Крылья, — повторил Ф.-Т. Барнум, и я увидел, как впервые в жизни этот великий человек вдруг лишился дара речи. Ведь если какое-то существо обладает крыльями, совершенно неважно, ангел это или нет. Я буквально читал мечты Барнума у него на лбу — и уже видел афиши, плакаты, которые он воображал в своем уме.
— Аэронавт, крылатый человек, — забормотал он едва слышно. — Невиданные чудеса в свободном полете. Впервые на арене. Ангел или человек? Под персональным руководством Ф.-Т. Барнума…
— Ну так как же, — сказал Джонатан Шэнк, — будете вы вылезать? Или же не будете?..
Солнце закатывалось, и было почти темно, когда он привел нас к своему сараю. Сроду, сколько я себя помню, ни один человек не вызывал у меня с первого же взгляда такую неприязнь, как этот Джонатан Шэнк. И все же у меня дух перехватило, да и у всех остальных, я думаю, тоже.
Он поставил нас в ряд у щели в стенке сарая — всех, кроме генерала, которому пришлось удовольствоваться дыркой от выпавшего сучка у самой земли.
— Я не могу впустить внутрь такую ораву, — сказал Шэнк жалостным голосом. — Он улетит, уж это как пить дать. А в щель вы его как-нибудь углядите и будете знать, о чем речь.
Нам, конечно, и в голову не пришло спорить, до того мы были взволнованы. Мы тотчас прильнули к щели. В сарае было темно, понизу стлалась соломенная труха, и только сверху падали косые, пыльные лучи света. Сперва я вообще ничего не увидел. Но Джонатан Шэнк крикнул в дыру:
— Эй, Уилкинс!
Я подскочил от неожиданности.
И сразу же увидел его. Да и как тут было не увидеть, Генерал тоже видел, а у него ясная голова. В сарае, на старой телеге, сидело что-то нахохлившееся — поначалу я туда и не взглянул, полагая, что эта кучка тряпья — чайка. Но после окрика Джонатана Шэнка эта штука расправила крылья и взлетела. Я услышал пыхтение Барнума.
Как описать то, что я видел? Принято считать, что они облачены в белоснежные ризы, но на этом никаких риз не было. Это был мужчина или существо, принявшее мужское обличье, только с крыльями. И крылья у него не отливали белизной, не светились. Они были серые в белую крапинку, как у чайки. Но я видел их своими глазами. Я видел, как он летал. Голову даю на отсечение.
— Поразительны чудеса природы! — сказал отец, и слова эти прозвучали молитвенно.
А я думал о том, что нужно будет напечатать афиши особым шрифтом, крупным, какого еще не видал свет.
— Ну-с, может, теперь пойдем в дом? — осведомился мистер Барнум. Голос его был холоден и бесстрастен.
Джонатан Шэнк откровенно удивился.
— Вы, никак, уже нагляделись? — спросил он.
— С нас пока довольно, — сказал Ф.-Т. Барнум. И отвернулся позевывая. — Признаться, милейший, — добавил он, — все мы несколько проголодались…
— Я ведь и мистеру Бейли отписал, — сказал Джонатан Шэнк, переминаясь с ноги на ногу. — Если вы не дадите хорошую цену…
— Рад это слышать, — сказал Ф.-Т. — Мистер Бейли знаток в своей области и человек чести. Но я никогда не занимаюсь делами перед ужином.
— Ну ежели в жратве все дело, тогда ладно, — бесцеремонно сказал Шэнк и повел нас к дому, почесывая в затылке от недоумения. И я не мог его упрекнуть. Сам я понимал, что мистер Барнум задумал какую-то хитрость, но не мог сообразить, какую именно.
За свою жизнь я немало едал всякой гадости, но такого омерзительного ужина не упомню. Шэнк все стряпал самолично; и чем дальше, тем сильней я проникался сочувствием к пленнику, запертому в сарае. Бедняга питался этой стряпней неделю, а то и больше — не мудрено, что он так нахохлился. Мыслимое ли дело, чтобы человек изжарил на сковородке свежее куриное яйцо, и оно приобрело после этого такой вкус, словно его снесла неясыть по особому заказу. Ну что ж, как говорится, век живи — век учись.
А мистеру Барнуму, казалось, все было нипочем, он ел эту отраву, нахваливал и просил еще. Ф.-Т. Барнум поддерживал оживленный разговор с великим искусством, и стоило ему только захотеть, как его собеседник слышал звуки оркестра и видел блестящее цирковое представление. Он излил на Джонатана Шэнка все свое красноречие, развернул перед ним пестрый карнавал своей жизни, с юных лет, когда он торговал вразнос скобяным товаром в Бетеле, и до знаменательного дня, когда он удостоился предстать перед самой королевой Викторией. И все эти старания он прилагал для того, чтобы ублажить сварливого старика с хитрыми глазами. Мне казалось, что он подвергает себя добровольному унижению, и хотя я слушал его, но это меня отнюдь не радовало.
Но немного погодя я заметил, что генерал куда-то исчез. Он при желании умел проскользнуть тихонько, не привлекая к себе внимания. Тут я вспомнил, что когда мы шли к дому, они с мистером Барнумом отстали от всех. И туманная надежда забрезжила в моей душе.
Ф.-Т. вдруг оборвал на полуслове один из самых захватывающих своих рассказов.
— Но оставим это, — изрек он. — В конце концов, дело всего важнее, а я, кажется, о нем позабыл. Так сколько вы хотите получить за этот ваш аттракцион, мистер Шэнк?
— Да уж я лучше обожду мистера Бейли, — сказал Шэнк ухмыляясь. — Я ведь и ему отписал.
Мистер Барнум изобразил на своем лице праведное негодование.
— Разве так делают дела честные люди? — вопросил он.
— У меня в руках знаменитейший аттракцион на свете, — сказал Шэнк. — И по мне, все едино, кому он достанется — вам или Бейли: кто больше даст, тот и купит. А ежели цена будет неподходящая, я, может, просто подрежу ему крылышки да буду держать в сарае. Сам стану его показывать. — Он потер руки. — Бейли будет здесь с минуты на минуту, — сказал он.